Врачебная этика. Внимание, много букв!

Врачебная этика. Внимание, много букв! Хирург. Много лет назад, в восьмидесятые годы двадцатого века, когда я работал полостным хирургом, довелось присутствовать на одной совместной клинико-патологоанатомической конференции. Случай был непростой в политическом плане: после операции, на фоне благоприятного прогностического течения, внезапно скончался известный в республике ответственный партийный работник, член обкома партии. Последняя, если кто помнит, очень не любила терять в своих сплочённых рядах членов, трёхчленов и многочленов, а уж, если к этому делу приложили свои ручонки «врачи-вредители», то объяснить им «кто в доме главный?» и «что такое хорошо и что такое плохо?» - было для неё делом святым. В партком лечебного учреждения, где произошёл сей печальный инцидент, из обкомовского архипелага было спущено «мнение» разобраться в причинах «вопиющего безобразия» и «сделать соответствующие оргвыводы». Если партия сказала: «Надо!» - следовало отвечать: «Есть!» - и дело завертелось с калейдоскопической быстротой. Оперировавший партократа Хирург, доктор медицинских наук, был «не мальчиком, но мужем» в профессии. Свою трудовую деятельность, по окончании мединститута в конце пятидесятых годов прошлого века, он начинал в глухой периферийной участковой больничке. Оперировать приходилось при свете керосиновых ламп, парафиновых свечей или автомобильных фар, согревая холодную операционную горящим в оцинкованном тазу медицинским спиртом. По ночам, украдкой, в старой заброшенной бане на окраине посёлка, обложившись учебниками, он оперировал уличных собак, отрабатывая до совершенства и автоматизма этапы резекции желудка или кишечника. Бывший спортсмен, некурящий и непьющий, выросший в далёкой лесной деревне, был одержим жаждой знаний и неутомимым желанием стать пытливым учёным, хорошим хирургом и думающим, грамотным врачом-профессионалом. В горбольнице, где он трудился, ему «подсовывали» самые сложные, скандальные и неясные случаи, забирая «блатных» и «сливки» себе, с удовольствием со стороны наблюдая за его многочасовыми сложнейшими операциями и последующими титаническими усилиями по выхаживанию больных. Ему завидовали чёрной завистью и ненавидели всеми фибрами своих бесталанных душонок те, кто после института «прыгал» сначала в ординатурку, потом в аспирантурку, а далее автоматически становился штатным сотрудником хирургической кафедры. «Свадебным генералом», не умеющим выполнить ни гастрэктомию, ни гепатикоеюноанастомоз, ни гемиколэктомию. Да что там -томии и -эктомии. Бывали случаи, когда они при плановом грыжесечении, вместо грыжевого мешка, вскрывали мочевой пузырь и «старательно» искали там содержимое. Такие «инкубаторские» кафедралы нередко обращались к герою нашего повествования с просьбой поассистировать им на операции, а заодно научить их уму разуму и раскрыть свой секрет, как хотели в одной сказке от Мальчиша-Кибальчиша проклятые буржуины. Хирург не отказывал никому, ибо был он бескорыстным порядочным человеком, честно и профессионально делающим своё дело, верил в добро и справедливость. Вот только семена свои сажал он не в ту почву и не всходили они, ибо рос там бурьян сорняков из зависти, лжи, предательства, подлости и стукачества. Скоропостижно скончавшийся в хирургическом отделении партийный босс, изначально не направил свои стопы в медицинское учреждение для лечения субъектов «голубых кровей» под названием спецбольница, поскольку не доверял царившей там системе лечения приходящими профессорами. Он просто засел за телефон и начал собирать информацию по своей теме. Главный вопрос, который его интересовал – кому можно гарантированно доверить своё драгоценное здоровье и жизнь, ибо операция предстояла, как бы и не очень сложная, но и не простая. Он обзвонил нескольких главных врачей республиканских и городских клинических больниц, ректоров мединститута и медакадемии, главных хирургов республики и города. После каждого телефонного разговора, на лежащем перед ним листочке появлялись различные фамилии столичных хирургов, некоторые из них повторялись по нескольку раз, другие - находились в гордом одиночестве. Закончив, партократ подвёл итог – со значительным отрывом от остальных кандидатов в списке фигурировала одна фамилия - Хирурга - и поехал навстречу своей судьбе. При поступлении больной предъявлял жалобы на затруднённое глотание, поначалу эпизодическое, но в последнее время – практически постоянное. Глотать было трудно достаточно твёрдую пищу (мясо, хлеб), потом уже мягкую (каши, пюре), а к моменту обращения – и жидкую (бульон, чай). Иногда, правду говоря, случалось и так, что жидкость вообще не проходила, а твёрдая пища «проваливалась» как бы сама по себе. Тем не менее, во время еды приходилось без конца запивать кушанье и пытаться глотать по нескольку раз. Появились также чувство жжения за грудиной и тупые распирающие боли после еды. Изредка наблюдалось срыгивание непереваренной пищей. Пациент особо подчеркнул, что проблемы непосредственно связаны с выполняемой им ответственной, напряжённой и нервной работой. Похудел на пять килограмм за последние полгода. Объективно: состояние удовлетворительное, сознание ясное. Правильного телосложения, нормостенической конституции. Кожа и слизистые бледные. Язык влажный, обложен серым налётом. Сердце – тоны приглушены, ритмичные. Артериальное давление - сто семнадцать на семьдесят пять миллиметров ртутного столба, пульс – семьдесят два в минуту, ритмичный, удовлетво- рительного наполнения. Лёгкие: дыхание жёсткое, хрипов нет. Живот: мягкий, симметричный, в акте дыхания участвует, при пальпации безболезненный. Печень у края рёберной дуги. Физиологические отправления в норме. Общий анализ крови (незначительная анемия) и мочи - в пределах нормы. Биохимия крови: умеренные гипонатри-, кали- и альбуминемия. ЭКГ – в пределах возрастных изменений. ФГДС: пищевод расширен, слизистая гиперемирована, отёчна. Кардия закрыта и имеет вид щели с набухающими краями. Злокачественное новообразование, пептическая язва пищевода, органическая послеожоговая и рубцующаяся стриктуры исключены. Рентгенологическое исследование пищевода с контрастированием: пищевод расширен, нормальный рельеф слизистой оболочки отсутствует; контраст скапливается в дистальном отделе в виде узкой симметричной воронки с гладкими контурами, заканчивающейся в проекции кардиального жома. Консультация терапевта: противопоказаний для оперативного вмешательства нет. На основании анамнеза, объективных и клинико-лабораторных данных, а также специальных методов исследования, пациенту выставлен диагноз: «Ахалазия кардии II-III ст.» - и начата подготовка к операции. Впервые это заболевание описал английский врач Thomas Willis в тысяча шестьсот семьдесят четвёртом году, но патогенез его в настоящее время до конца не выяснен. Для ахалазии кардии характерна её неспособность расслабляться в ответ на глотание. В отечественной литературе клиническую картину болезни впервые упомянул Н.В. Экк. В тысяча восемьсот сорок четвёртом году С.П. Боткин в «Клинических лекциях» подробно описал симптоматику, дифдиагностику и лечение «паралитического сужения пищевода». Считается, что при данной патологии поражается парасимпатический отдел вегетативной нервной системы, в основном, интрамуральный аппарат – ауэрбаховское сплетение, а также волокна блуждающего нерва. В результате размыкания нервно-рефлекторной дуги нарушается рефлекс раскрытия кардии. Основываясь на данной концепции, Perry назвал это заболевание ахалазией, хотя в практику ввёл его А. Hurst (1914). В России наибольшее распространение получил термин «кардиоспазм», который предложил в тысяча девятьсот четвёртом году Johann Mikulicz-Radecki, полагая, что в результате поражения парасимпатической вегетативной нервной системы наступает спазм нижнего пищеводного сфинктера. Другие авторы считают, что заболевание развивается из-за врождённого отсутствия, уменьшения ганглиозных клеток или дегенеративных изменений интрамуральных ганглиозных элементов в мышечном и подслизистом слоях кардии и абдоминальном отделе пищевода (Б.В. Петровский). В литературе данная патология обозначается также как френоспазм, идиопатическое (кардиотоническое) расширение пищевода, мегаэзофагус и др. Между тем, в последние годы появились работы, которые проводят чёткую границу между ахалазией пищевода и кардиоспазмом, считая их отдельными самостоятельными нозологическими единицами, что обусловлено различным уровнем поражения парасимпатической нервной системы. У одних больных страдают преимущественно преганглионарные нейроны дорсального ядра блуждающих нервов, и в меньшей степени – нейроны ауэрбаховского сплетения, у других - большей частью - постганглионарные нейроны. В настоящее время для лечения начальных стадий ахалазии применяют, в основном, консервативные методы – балонную кардиодилатацию, а также эндоскопическое интрасфинктерное введение ботулотоксина А (диспорт). Большинство ранних оперативных методов основаны на применении продольной внеслизистой эзофагокардиомиотомии, предложенной E. Heller (1913). Мышечная оболочка кардии и кардиального отдела пищевода рассекается продольно по передней и задней стенкам на протяжении восьми-десяти сантиметров. Недостатками метода являются образование дивертикулов, рубцовой деформации, повреждение слизистой оболочки и развитие пептического эзофагита. Поэтому в дальнейшем были предложены различные модификации метода Геллера, с целью закрытия обнажённой слизистой оболочки стенками рядом расположенных органов. В частности, Т.А. Суворова (1960) предложила подшивать переднюю стенку мобилизованного дна желудка к краям дефекта мышечной оболочки пищевода после продольной внеслизистой кардиомиотомии. Больному, под общим обезболиванием, была выполнена операция Геллера-Суворовой, во время которой в области кардии, по передней стенке, обнаружено интрамуральное образование туго-эластичной консистенции, подвижное, диаметром около одного сантиметра. Без повреждения слизистой, тупо, дигитально, образование выделено, удалено и cito отправлено на патогистологию. Заключение: невринома. Поскольку эндоскопически и рентгенологически наличие опухоли в дооперационном периоде идентифицировано не было, то операционная «находка» явилась полнейшей неожиданностью для Хирурга, а также, откровенно говоря, его ассистента на операции и лечащего врача пациента (меня), специалистов инструментальной диагностики и сотрудников хирургического отделения. В предоперационной, с учётом социального статуса пациента, состоялся короткий консилиум с приглашением профессора, доцентов кафедры, начмеда и завотделением с вынесением коллегиального решения. Послеоперационный период протекал без осложнений. На третьи сутки больной переведён из реанимации в хирургическое отделение, на пятые - стал садиться и ходить по палате, на седьмые – в присутствии жены произошла внезапная остановка сердца. Реанимационные мероприятия успеха не имели, на фоне острой сердечно-сосудистой недостаточности наступила смерть. Громы и молнии метали партийные бонзы, без второй обуви и халатов ввалившиеся в хирургическое отделение. Оставляя на полу грязные разводы и, тыча указательными пальцами в потолок, на повышенных тонах, совершенно не обращая внимания на больных, они грозили разборками, выведением на чистую воду, изгнанием из священных рядов партии и увольнением с «волчьим билетом». На Хирурга было тяжело смотреть. Сказать, что он сильно переживал смерть своего пациента – значит, не сказать ничего. Он попросил временно освободить его от других запланированных операций и, учитывая его колоссальный авторитет, ему пошли навстречу. Тем не менее, на утреннем рапорте, профессор, всегда видевший в Хирурге конкурента на своё место, не преминул заметить, что крайне удивлён исходом такой, «в общем-то, несложной операции», и что патологоанатомы должны «сделать правильные выводы» в сложившейся ситуации. После этого он швырнул с кафедры в мою сторону историю болезни, и на этом пятиминутка закончилась. Вскрытие показало, что хирургическое вмешательство не явилось непосредственной причиной летального исхода в послеоперационном периоде. Но поскольку команда «Фас!» уже прозвучала, ничего не оставалось делать, как устроить показательный «разбор полётов». В аудитории, куда «согнали» многих хирургов, патологоанатомов и врачей других специальностей со всего города, яблоку негде было упасть. Без всякого сомнения, стало ясно – «казнь» будет показательной, чтобы другим неповадно было партработников «резать» и за свои «преступные делишки» отвечать по всей строгости профессии и закона. В президиуме – начальники Управления здравоохранения города и отдела лечебной помощи Минздрава, главные внештатные специалисты и пр. После «пламенного» выступления куратора обкома партии, напряжение достигло своего максимального накала, и слово предоставили главному хирургу республики. Главный специалист по оперативным вмешательствам, доктор медицинских наук, был «старым мудрым евреем», хорошо знал Хирурга на протяжении многих лет, и сам неоднократно направлял к нему сложных пациентов. Не то, чтобы они дружили, но уважали друг друга однозначно. И ещё он знал, что никакой вины оператора в случившемся нет – внезапно «отказало сердце», что, в принципе, может произойти (и нередко происходило) с любым больным. Вот если бы он умер «на столе» - тут ещё можно было создать прецедент, «устроить разборку», а так… Да даже если бы и «на столе» - не ошибается, как известно, только тот, ничего не делает, а в хирургии и без ошибок в любой момент может случиться непредвиденное. Честно говоря, главный хирург относился к партии, скажем так, сдержанно и не планировал слепо, как опричник, исполнять чьи-то дилетантские прихоти, тем более, что своих он никогда не сдавал. Ругал, отчитывал, наказывал, но – не сдавал. И на этот раз не собирался никого подставлять. Накануне конференции он позвонил Хирургу домой, объяснил ситуацию, поддержал морально и обещал что-нибудь придумать, дабы смягчить неприятный удар судьбы. А что тут можно было сообразить, если сплетни уже растащили на весь город, красные флажки расставлены, а свора преданных холопов, нетерпеливо повизгивающих, только и ждала, облизываясь, спуска с поводков? Но еврей – он и в Африке еврей – и он придумал. И уже глубокой ночью, отходя ко сну, довольный самим собой, он облизнул свои толстые губы с застывшей ехидной улыбкой, предвкушая скорую реализацию своего гениального плана. …Обтекаемо и обобщённо выразив своё мнение, главный хирург передал слово миниатюрной, худенькой женщине- патологоанатому, заменившей в последнюю минуту свою коллегу, проводившую вскрытие, но «внезапно» заболевшую. Для того, чтобы её всем было видно и слышно из-за высокой трибуны, пришлось искать подставку, которую не нашли, ограничившись стулом. Прозектор, вероятно, впервые выступала перед такой солидной аудиторией, а потому, вцепившись в трибуну, сверкая очками и, раскачиваясь как маятник на стуле, писклявым голосом затараторила заранее подготовленную «старшими товарищами» обличительную речь. Удивительно, но как только она произнесла первые несколько фраз, напряжение в зале словно растворилось, кое-где послышались смешки и пока солитарные всхлипы, которые бывают в случае, если человек пытается в приличном обществе подавить смех. Дальше – больше. Уже члены уважаемого президиума прикрывали рты ладошками, а некоторые «экзекуторы» стали демонстративно отворачиваться в сторону, делая вид, что вытирают лицо носовым платком. Как ни пытался улыбающийся председательствующий навести порядок в аудитории – всё было тщетно. Выступавшая, словно опытный пионер, разводящий в мокром лесу костёр, слово за словом добавляла искорки веселья в восседавшие ряды коллег, кое кто из которых, особенно в задних рядах, уже согнулся пополам от беззвучного хохота, не в силах противостоять услышанному. Причина такого веселья была банальна и ординарна. Патологоанатом картавила; гугнявила жутко, нещадно и чудовищно. Даже дедушке Ленину с его известной фразой – «ети поитические пхоститьютки пьедали еволюсию» - было до неё ох как далеко! И это был не просто «фефект фихсии», как говорил великий юморист Аркадий Райкин. И это были не просто дислалия и паралалия в квадрате, это было косноязычие, грассирование и шепелявость в кубе. Буквы «ц», «ч», «щ», «ш», «ж», «з», «р», «л» и другие, каким-то неведомым путём на ходу менялись местами, формируя из речи клейкую однородную шипящую массу, вливающуюся в ушные раковины..